«Пять процентов»: Ничьё старичьё
Со 2 ноября в российских кинотеатрах идет «Пять процентов» — комедия (на поверку — драма) о забытых петербургских художниках, которые внезапно обретают шанс вернуть себе утерянное величие и снова стать востребованными. На экране dream team: Юрий Стоянов и Виктор Сухоруков самоиронично играют людей прошедшего времени, забытых миром плутов, в руки которых попали гениальные и жутко дорогие картины неизвестного автора. Лента Дмитрия Светозарова заимствует депрессивное настроение у классических фильмов «ленинградской школы», однако жизнеспособность этого стиля в современных реалиях проката остается под вопросом.
Герой прошлого, скульптор Николай Фомич Ферапонтов (Юрий Стоянов) был востребован и обласкан властью при генсеках, но в новом времени у него есть только ветхая мастерская и долги перед братвой, заказавшей мэтру памятник на могилу своего кореша Коляна. На сдачу — тотальное одиночество. Жена (Ирина Цветкова) ушла, потому что не вытерпела жизни с неудачником (так еще и стукачом — при советской власти Николай Фомич слишком рьяно боролся с формалистами). Сын (Сергей Бызгу) — пьянчужка, вечно ищущий возможность вкатиться в пирамиду очередного «Гербалайфа», так и промотал папину дачу. Навещает старика разве что внучка Дуня (Анастасия Филиппова), но у нее интерес к деду сугубо материальный: одолжить денег по системе невозвратного кредита. Когда на пороге Ферапонтова материализуется лощеный искусствовед Мясоедов (Дмитрий Лысенков), скульптор первым делом клянчит у него пятьсот рублей за интервью — хотя бы так подзаработать, потому что иных способов не осталось. Ферапонтов хоть и пытается творить — тюкнет коньяка, нацепит буденовку, возьмется за дело — но на выходе получается в лучшем случае убогий «эскиз», неубедительная фигурка из проволоки.
Но — вот же «рояль в кустах» — в подсобке Ферапонтова искусствовед случайно обнаруживает картины великой художественной ценности: что-то на уровне Филонова, шедевр сюрреалистической абстракции. «Ваши?» «Мои». Хотя придворный ваятель, конечно, так бы никогда не нарисовал, но мечта снова оказаться видным художником, восстановить имя и подзаработать оказывается сильнее правды. И пока телевизионщики снимают ролики о скрытом гении советского искусства, кураторы готовят выставки найденных полотен, а давние знакомые хмыкают под нос (они-то понимают, что это явная фикция), сам Николай Фомич ломает голову: кто же на самом деле нарисовал эти кляксы и искаженные в агонии морды? Хорошо бы сделать так, чтобы настоящий автор не пришел портить всю малину. А претендентов на пост скрытого гения сразу находится много: летит в Петербург некогда сбежавший в Израиль фиктивный еврей Нахимсон (Виктор Сухоруков), в повествовании появляются призрак давно умершего живописца из Гатчины, затравленные номенклатурными художниками конкуренты, многочисленные родственники, недоброжелатели, приблатненные «эксперты». Все хотят оторвать кусочек прибыли с продажи предметов искусства, строя вокруг них циничный и вымученный схематоз. В конце которого, как говорится, «возможен криминал».
Оговорим это сразу, «на берегу». «Пять процентов» — фильм, которому наиболее подходит эпитет «архаичный». В нем продолжаются идеи старой школы ленинградского кинопроизводства, некогда подарившего нам депрессивный «Отпуск в сентябре» и «Фонтан» Юрия Мамина — не кино даже, а воплощенный на экране фантасмагоричный ЖЭК-арт. «Ленфильм» очень любил этот стиль: театральность, тесноту декораций, «маленького человека», страдающего от какого-то вечного несоответствия себя действительности. Искусствоведы в коммуналках — что может быть печальнее, поэтичнее и реалистичнее? Может, именно театральная условность мешает «Пяти процентам» обрести «кинотеатральную» динамику, и зрителю приходится порою слишком долго смотреть на экран, где ничего не происходит: просто Юрий Стоянов в дырявых рейтузах. Медленно, хрустя косточками, он идет по кадру. Декорация такая, будто ее делали для сцены БДТ, а не для кино. Художественная мастерская — главная точка всех сценарных событий — доверху забита мелочами (крючками, стаканами, прикнопленными к стенам фотографиями) и величинами (громадная нога стоит посередине мастерской — невероятная в своей нелепости). Камера хочет, чтобы все было рассмотрено, чтобы не дай бог не пропала титаническая работа декораторов. Но эффект обратно противоположный: очень быстро наполненность кадра начинает утомлять и хочется уже перейти поскорее к новой сцене.
Читать: «Отпуск в сентябре», «Старший сын» и другие фильмы Виталия Мельникова — еще одного режиссера «Школы Ленфильма»
И ведь это не выйдет списать на поспешность съемок или персональную авторскую неудачу. В Петербурге просто издревле так снимают, и это фича, а не баг — такое же свойство кинопространства преследовало «Старшего сына» или «Молодую жену» Леонида Менакера. Театральный взгляд и театральная же гиперсимуляция жизни стали причиной того, что петербургское кино в итоге оказалось очень сомнительным предприятием с точки зрения коммерции. Лента Дмитрия Светозарова — конечно, не артхаус, но и зрительской в современном понимании этого слова ее не назовешь: слишком тягучая, пространно разговорчивая. Герои рассуждают об искусстве, о его роли в прошлом и настоящем, читают лекцию о мудреном термине «провенанс», проговаривают политические шутки, которые когда-то, может, и звучали смело, а сегодня кажутся нафталиновым фрондерством. Какое дело всем присутствующим в XXI веке до Леонида Брежнева и его страсти к феназепаму? И можно ли определить жанр «Пяти процентов» как «авантюрную комедию» (так написано на постере), если смешно тут бывает скорее вопреки?
А шутка тут есть, но она не в Брежневе. И даже не в сцене, где Виктор Сухоруков очень (с явным удовольствием) переигрывает, изображая тошноту. Юмор «Пяти процентов» произрастает из самого Дмитрия Светозарова и его умения работать с несоответствием ожиданиям. Эта партия началась еще в 1983 году, с фильма «Скорость». Под видом жанрового кино про гонки молодой режиссер представил экзистенциальную драму о людях, которые вынуждены выбирать между абстрактной, почти несбыточной мечтой и социальной установкой на успех. «Прорыв» (1986), локальный фильм-катастрофа об аварии в метро (реальный эпизод из жизни ленинградской подземки) оборачивался техногенной притчей об эпохе Гласности: внешний лоск социалистического хозяйства рушится и летит в пропасть, потому что где-то внутри, невидимая обывателем, ломается Система. А потом, уже в 1989 году, будут «Псы» — настоящий апокалипсис, с идеей жутче, чем у «Писем мертвого человека» (1986), хотя в корне сюжета у него до жестокого утилитарная идея с отстрелом опасных зверей.
Читать: Реальность и конспирология «Агента национальной безопасности»
И как-то уже не удивляет, с таким-то бэкграундом, что Светозаров будет работать над «Улицами разбитых фонарей» — хитро выкрученным милицейским процедуралом. Или над «Агентом национальной безопасности», который за ширмой легкой сюжетной придури скрывал колкие комментарии к реальности девяностых и начала нулевых. Когда Светозаров вернет на экраны Леху Николаева (Михаил Пореченков) в новом сезоне «АНБ», будет неясно, «зачем и кому это нужно»? В первую очередь, самому режиссеру, которого издавна волнует тема перемены эпох и культурных кодов. Герои прошлого мало того, что никому не нужны в настоящем, так еще и оказываются не такими уж и «героями»: скорее случайно пережившими прилет астероида реликтовыми ящерами. «Уралозаврами» с картины палеохудожника Григория Грязнова, совместившего фарс извечной нашей «родины слонов» с русской тоской. В «Пяти процентах» — та же, в общем, эстетика. Печаль с абсурдом.
Комментируя одну из идей фильма, Светозаров говорил: в «Пяти процентах» нет исключительно положительных персонажей, равно как их нет и в жизни. До премьеры было трудно определить уровень режиссерской мизантропии. Каждый персонаж ленты оказывается доведен до сатирического абсолюта, Чичиковы тут все: от самого Ферапонтова, разыгрывающего пантомимы на кладбище, до его случайных подельников. Интеллигентная старушка в окружении книжек, оказывается, отлично осведомлена о том, как убить человека. Если персонаж богат, то восседает в окружении позолоты и пьет водочку из хрустального лафитника. Бандиты (во главе с Денисом Кирилловым) не изменились со времен «Бандитского Петербурга», женщины героев, если таковые в кадре, безмерно толсты и неповоротливы. В чем «Пять процентов» действительно комедия, так в гипертрофированном изображении реальности, отказывающей признавать полутона. Вкупе с совершенно оторванной от происходящего музыкой Андрея Сигле — эдакого микса советских шлягеров и похоронных маршей — это действительно пробивает на невротичный смех.
Читать: Не время для соцреализма: репортаж со съемок фильма «Пять процентов»
Но главный аттракцион этой истории оказывается как раз-таки совсем не смешным. «Пять процентов» — история обреченности поколения, которое было всем, а стало ничем. Бывшие скульпторы и художники ютятся по пыльным подвалам, пьют горькую, вспоминают прекрасное прошлое. На место старых плутов пришли новые, и теперь они правят миром, в котором «не подмажешь — не поедешь». Лучшие эпизоды брюзжания, конечно же, приходятся на те моменты, когда в кадре одновременно существуют Стоянов и Сухоруков — когда-то делившие одну комнату в общаге ГИТИСа, они впервые вместе на большом экране и отрываются на полную. А Светозаров использует эту энергетику вовсе не в интересах зрителя. Он играет в свою игру, заочно полемизируя с фильмами прошлого и ушедшей натурой школы, к которой он, несомненно, принадлежит. В 1988 году его отец, Иосиф Хейфиц, уже ставил «Вы чьё, старичьё?»: жалостливую драму о мытарствах двух мужчин преклонного возраста, оказавшихся совсем ненужными ни родным, ни миру в целом. Заканчивается 2023 год, вокруг нейросети и кофейни с латте на кокосовом молоке. А старичьё все еще ничьё — некоторые вещи остаются неизменными, и это, вообще-то, довольно грустно.
«Пять процентов» в кинотеатрах со 2 ноября.
